Сидит на скамейке, рыдает. Пьяная, конечно. Это моя соседка. Вчера к ней приехала комиссия из опеки и забрала трехмесячную дочь.
Сын, которому пять, поехал к родному отцу, а мамаша отметила вероломное нападение на домашний очаг, и вот, как я вижу, похмелилась.
Забирали с грохотом, тяжелая артиллерия в виде полицейских парней отбивала опекунш, ведь мать-героиня хотела выцарапать им глаза. И сейчас у нашей кукушки на щеке синяк. Она остановила меня, когда я пробегал мимо. Я сегодня, наверное, не первый, кому она вещает о страшном горе.
Рассказывает, что ее кровиночку увезли в больницу. Просит денег на проезд, проведывать. Смотрит глазами Голлума, и видно, что ждет сочувствия. Не могу.
"Выкраду, дай денег немного, дай, поеду и украду свою доню!"
Не готов назвать себя великим детолюбцем, но много раз видел ее с ребенком у груди и сигаретой в зубах. Каждый день пьяная, она толкалась по улицам с каким-то таким же отребьем, волоча за собой коляску с орущим ребенком.
Говорит: "Какая же падла настучала? Нет в людях ничего человеческого, отняли ребенка у матери!"
Как раз таки есть. Молодец, кто позвонил. "Аленка разве будет лучше сиротой, без мамки, в детском доме?" - Да! Лучше. Дольше проживет.
И я сбежал. Но настроение испорчено.
Journal information